Но в ту ночь, в частности, со мной произошла странная (и с тех пор необъяснимая) вещь. Начиная с короткого стоячего сна, я с ужасом осознал, что что-то фатально неправильно. Румпель из челюстной кости ударил меня в бок, который прислонился к нему; в ушах у меня стоял низкий гул парусов, только что начавших дрожать на ветру; я думал, что мои глаза открыты; я наполовину осознавал, что прикладываю пальцы к векам и машинально раздвигаю их еще дальше. Но, несмотря на все это, я не видел перед собой компаса, по которому можно было бы ориентироваться; хотя, казалось, прошла всего минута с тех пор, как я следил за картой, освещенной постоянной лампой нактоуза. Передо мной не было ничего, кроме угольного мрака, время от времени становившегося жутким из-за вспышек красноты. Самым главным было впечатление, что на каком бы быстром, стремительном предмете я ни стоял, он не столько был привязан к какому-либо убежищу впереди, сколько мчался из всех убежищ за кормой. Меня охватило острое, сбитое с толку чувство, похожее на смерть. Мои руки судорожно вцепились в румпель, но с безумным тщеславием, что румпель каким-то волшебным образом перевернут. Боже мой! что со мной происходит? подумал я.