Эффект от такой речи, произнесенной нервным языком и с выразительной манерой оратора-гурона, едва ли можно было спутать. Магуа так искусно смешал естественные симпатии с религиозными суевериями своих слушателей, что их умы, уже подготовленные по обычаю принести жертву в жертву гривам своих соотечественников, потеряли все остатки человечности в жажде мести. В частности, один воин, человек с диким и свирепым нравом, отличался вниманием, которое он уделял словам говорящего. Выражение его лица менялось с каждой проходящей эмоцией, пока не превратилось в выражение смертельной злобы. Когда Магуа закончил, он встал и, издав крик демона, увидел, как его отполированный маленький топор мелькнул в свете факела, когда он кружил им над головой. Движение и крик были слишком внезапны, чтобы слова могли прервать его кровавое намерение. Казалось, из его руки выстрелил яркий свет, который в тот же момент пересекла темная и мощная линия. Первый был томагавком в пути; последний - рука, которую Магуа бросил вперед, чтобы отклонить цель. Быстрое и готовое движение вождя не было слишком запоздалым. Острое оружие срезало боевое перо с хохолка Ункаса, снимавшего скальп, и прошло сквозь хрупкую стену хижины, словно его швырнуло из какой-то грозной машины.