Обычно он брал больше; туда шел весь заработок корабля, а также жалованье, которое он себе позволял как старшему механику. Это была заработная плата, которую он платил другим, которую он жалел с разумным и в то же время страстным сожалением. Он сердито посмотрел на ласкаров с их палубными метлами, на квартирмейстеров, протирающих медные поручни засаленными тряпками; ему не терпелось потрясти кулаком и ругаться на скверном малайском бедному плотнику — робкому, болезненному, одурманенному опиумом китайцу в свободных синих панталонах вместо всего костюма, который неизменно бросал инструменты и бежал вниз, с развевающимся хвостом и трясущейся во всем, перед яростью этого «дьявола». Но когда он поднял глаза на мостик, где один из этих мошенников-матросов всегда был по закону назначен ответственным за его корабль, у него чуть не закружилась голова от ярости. Он ненавидел их всех; это была давняя вражда, с тех пор как он впервые вышел в море, нелизанный детёныш с большим мнением о себе, в машинном отделении. Пренебрежительное отношение к нему. Преследования, которым он подвергся со стороны шкиперов — в конце концов, на пароходе они были абсолютными никем. И теперь, когда он дослужился до судовладельца, они все еще были для него чумой: он непременно должен был отдать драгоценные деньги зазнавшимся бесполезным лодырям: -- как будто вполне квалифицированный инженер -- он же и судовладелец -- не годился. которому можно доверить всю ответственность за корабль. Что ж! он согрел их; но это было слабым утешением. Он успел возненавидеть и корабль за ремонт, который ему требовался, за уголь, который ему приходилось платить, за нищенские фрахты, которые она зарабатывала.