Одного взгляда было достаточно, чтобы охватить всю полосу вычищенных досок в четырех неприкрытых углах. Бросилось в глаза отсутствие обычного дивана; тиковая столешница умывальника казалась герметично закрытой, как и крышка письменного стола, выступавшая из перегородки в изножье кровати, на которой лежал тонкий, как блин, матрац под протертым одеяло с выцветшей красной полосой и сложенную москитную сетку от ночей, проведенных в гавани. Нигде не видно было ни клочка бумаги, ни ботинок на полу, ни всякого мусора, ни пылинки; никаких следов даже трубочного пепла, что у заядлого курильщика было морально противно, как проявление крайнего лицемерия; и днище старого деревянного кресла (единственное сиденье), отполированное с большим усердием, блестело, как будто его ветхость натерли воском. Завеса из листьев на берегу, словно бесконечно развернувшаяся в круглом отверстии порта, посылала туда колеблющуюся сеть света и тени.