Совместная трапеза, вечерняя прогулка по большой дороге, движение ее рук по волосам, вид ее соломенной шляпы, свисающей с засова окна, и многое другое, в чем Шарль и не помышлял об удовольствии, теперь вверх по бесконечному кругу своего счастья. В постели, утром, рядом с ней, на подушке, он смотрел, как солнечный свет тонет в пуху на ее белокурой щеке, наполовину скрытой полами ночного чепца. При таком внимательном взгляде ее глаза казались ему увеличенными, особенно когда, проснувшись, она много раз быстро открывала и закрывала их. Черные в тени, темно-синие среди бела дня, они имели как бы глубины разных цветов, которые, темнея в центре, становились все бледнее к поверхности глаза. Его собственные глаза терялись в этих глубинах; он видел себя в миниатюре до плеч, с платком на голове и распахнутой рубахой. Он поднялся. Она подошла к окну, чтобы проводить его, и осталась, прислонившись к подоконнику между двумя горшками с геранью, одетая в халат, свободно свисавший с нее. Шарль на улице подогнул шпоры, поставив ногу на камень, а она разговаривала с ним сверху, срывая ртом какой-нибудь клочок цветка или листочка, который она дула на него. Потом это, кружась, плывя, описывало в воздухе полукруги, как птица, и, не долетев до земли, было поймано в неухоженной гриве старой белой кобылы, неподвижно стоявшей у дверей. Чарльз верхом бросил ей поцелуй; она ответила кивком; она закрыла окно, и он отправился.