Он все еще чувствовал трепет удивления, с которым среди шаблонных лиц сезонных посетителей он встретил ее неожиданное лицо с темными волосами, завязанными в полоску над серьезными глазами; глаза, в которых он узнавал каждый изгиб и тень, как узнал бы через полжизни детали комнаты, в которой играл ребенком. И как в звездной толпе с плюмажем она выделялась для него, стройная, уединенная и другая, так и он почувствовал, в тот миг, когда их взгляды встретились, что он так же резко отстранился от нее. Обо всем этом и многом другом сказала ее улыбка; сказал не просто «Я помню», а «Я помню именно то, что ты помнишь»; почти, как если бы ее память помогла ему, ее взгляд вернулся к их вновь пойманному моменту, в его утренней яркости. Конечно, когда их растерянная Посола — с криком: «О, вы знаете миссис Лит? Это прекрасно, потому что генерал Фарнэм меня подвел», — помахал им вместе, чтобы идти в столовую, Дэрроу почувствовал легкое давление на свою руку, давление слабое, но безошибочное, подчеркивающее восклицание: «Разве это не так? чудесно? — В Лондоне — в сезон — в толпе?