О следующих трёх днях я ничего не знаю. С тех пор я узнал, что я не был первым, кто открыл марсианское ниспровержение, а несколько таких странников, как я, уже обнаружили это прошлой ночью. Один человек — первый — отправился в Сен-Мартен-ле-Гран и, пока я укрывался в хижине извозчика, умудрился телеграфировать в Париж. Отсюда радостная весть пронеслась по всему миру; тысячи городов, остывшие от страшных опасений, вдруг вспыхнули неистовыми иллюминациями; о нем знали в Дублине, Эдинбурге, Манчестере, Бирмингеме в то время, когда я стоял на краю ямы. Люди, плача от радости, как я слышал, кричали и прекращали свою работу, чтобы пожимать руки и кричать, собирали поезда, даже недалеко от Крю, чтобы прибыть в Лондон. Церковные колокола, умолкшие две недели с тех пор, внезапно стали новостью, пока вся Англия не зазвонила. Мужчины на велосипедах, с худыми лицами, неопрятные, обожженные на каждой проселочной дороге, кричали о безнадежном избавлении, кричали изможденным, уставившимся фигурам отчаяния. И за еду! Через Ла-Манш, через Ирландское море, через Атлантику к нашему облегчению рвались кукуруза, хлеб и мясо. Казалось, в те дни все судоходства в мире направлялись в Лондон. Но всего этого я не помню. Я дрейфовал — сумасшедший. Я оказался в доме добрых людей, которые нашли меня на третий день блуждающим, плачущим и бредящим по улицам Сент-Джонс-Вуда. С тех пор они рассказали мне, что я пел какую-то безумную чушь о «Последнем человеке, оставшемся в живых!» Ура! Последний человек, оставшийся в живых!»