Я должен признаться, что стресс и опасность того времени оставили в моем сознании стойкое чувство сомнения и неуверенности. Я сижу в своем кабинете и пишу при свете лампы, и вдруг снова вижу внизу исцеляющую долину, охваченную извивающимся пламенем, и чувствую, что дом позади и вокруг меня пуст и опустошен. Я выхожу на Байфлит-роуд, и мимо меня проезжают машины: мальчик-мясник в телеге, кэб посетителей, рабочий на велосипеде, дети, идущие в школу, и вдруг они становятся расплывчатыми и нереальными, и я снова тороплюсь с артиллерист сквозь горячую, задумчивую тишину. Ночью я вижу черный порошок, затемняющий безмолвные улицы, и искореженные тела, окутанные этим слоем; они нападают на меня оборванные и покусанные собакой. Они бормочут и становятся все более свирепыми, бледными, уродливыми, безумными искажениями человечества, и я просыпаюсь, холодный и несчастный, во тьме ночи.