Он знал, что квартиру занимал немецкий служащий и его семья. Этот немец тогда уезжал, и поэтому четвертый этаж этой лестницы будет пустовать, кроме старухи. «Все равно это хорошо», — подумал он про себя, звоня в дверь старухиной квартиры. Колокольчик слабо звенел, словно был сделан из жести, а не из меди. В квартирках таких домов всегда так звонят колокольчики. Он забыл звук этого колокольчика, и теперь его своеобразный звон как будто о чем-то напоминал ему и ясно представлял его... Он вздрогнул, нервы у него уже были ужасно натянуты. Через некоторое время дверь приоткрылась в крошечную щель: старуха с явным недоверием смотрела на свою гостью в щель, и ничего не было видно, кроме ее маленьких глаз, блестевших в темноте. Но, увидев на лестничной площадке множество людей, она осмелела и широко открыла дверь. Молодой человек вошел в темный коридор, отделенный от крохотной кухни. Старуха молча стояла против него и вопросительно смотрела на него. Это была миниатюрная, иссохшая старушка лет шестидесяти, с острыми злыми глазами и острым носиком. Бесцветные, несколько седеющие волосы ее были густо намазаны маслом, и платка на них она не носила. На ее тонкой, длинной шее, похожей на куриную ножку, было повязано какое-то фланелевое лоскутное полотно, а на плечах, несмотря на жару, висела, хлопая, пожелтевшая от времени облезлая меховая накидка. Старуха каждое мгновение кашляла и стонала.