В те месяцы, когда город принял его, Скарлетт не питала на его счет иллюзий. Она знала, что все его изысканные галантности и витиеватые речи были сделаны с языком в щеке. Она знала, что он играл роль лихого и патриотичного блокадника просто потому, что это его забавляло. Иногда он казался ей похожим на мальчиков из графства, с которыми она выросла, на диких близнецов Тарлетонов с их одержимостью розыгрышами; вдохновленный дьяволом Фонтейн, дразнящий и озорной; Калверты, которые просиживали всю ночь, планируя розыгрыши. Но была и разница: под кажущейся легкостью Ретта скрывалось что-то злобное, почти зловещее в его обходительной жестокости.