Дверной проем мгновенно заблокировали вытаращившиеся головы людей — мозо из конюшни, садовников, невзрачных помощников, живущих на крошках щедрого дома, — и Чарльз Гулд увидел все размеры своего домашнего хозяйства, вплоть до привратника. Это был полупарализованный старик, чьи длинные белые локоны падали ему на плечи: семейная реликвия, подхваченная семейным благочестием Чарльза Гулда. Он помнил Генри Гулда, англичанина и костагуанеро во втором поколении, вождя провинции Сулако; он был его личным мозо много лет назад и в мир, и на войну; ему разрешили посещать своего хозяина в тюрьме; в то роковое утро последовал за расстрельной командой; и, выглянув из-за одного из кипарисов, растущих вдоль стены францисканского монастыря, увидел, вытаращив глаза, как дон Энрике вскинул руки и упал лицом в пыль. Чарльз Гулд особенно отметил большую патриархальную голову этого свидетеля, стоявшую позади остальных слуг. Но он был удивлен, увидев пару сморщенных старых ведьм, о существовании которых в стенах своего дома он не подозревал. Должно быть, это были матери или даже бабушки некоторых из его людей. Было также несколько детей, более или менее обнаженных, плачущих и цепляющихся за ноги старших. Он никогда раньше не замечал в своем внутреннем дворике никаких признаков присутствия ребенка. Даже Леонарда, операторша, пришла в испуге, проталкиваясь с избалованным, надутым лицом любимой горничной, ведя за руку девушек Виол.