Прошло два месяца. Это был сентябрь. Состояние, которое Дюруа надеялся сколотить так быстро, казалось ему медленным. Прежде всего он был недоволен посредственностью своего положения; его ценили, но относились к нему соответственно его званию. Сам Форестье больше не приглашал его на обед и обращался с ним как с неполноценным. Часто он думал о том, чтобы сделать мадам. Форестье нанес визит, но воспоминание об их последней встрече удержало его. Мадам. де Марель пригласил его зайти, сказав: «Я всегда дома около трех часов». Итак, однажды днем, когда ему было нечего делать, он направился к ее дому. Она жила на улице Верней, на четвертом этаже. На его зов откликнулась горничная и сказала: «Да, мадам дома, но я не знаю, встала ли она». Она провела Дюруа в гостиную, большую, плохо обставленную и несколько неопрятную. Потертые, обшарпанные стулья были расставлены вдоль стен по прихоти служанки, ибо не было видно и следа заботы женщины, любящей свой дом. Дюруа сел и подождал некоторое время. Затем дверь открылась, и мадам. де Марель поспешно вошел, одетый в японский халат. Она воскликнула: