Раньше она была несчастна, и образы старых страданий скапливались, как голодные призраки, вокруг ее новой боли: она вспоминала свое юношеское разочарование, неудачу замужества, потерянные годы, последовавшие за этим; но это были негативные печали, отрицания и отсрочки жизни. Казалось, она никоим образом не связана с их призрачной жертвой, той, что растянулась на огненной дыбе непоправимого. Она и раньше страдала — да, но осознанно, задумчиво, элегически: теперь она страдала, как должно страдать раненое животное, слепо, яростно, с единственным свирепым животным желанием прекратить ужасную боль...