Впоследствии Джеймс Хартхаус почерпнул несколько приятных размышлений об этом быстром отступлении, как об одном из немногих его действий, которые хоть что-то исправили, и как знак для себя, что он избежал кульминации очень плохого дела. Но это было совсем не так. Тайное чувство неудачи и смехотворности, страх перед тем, что другие люди, занимающиеся подобными вещами, сказали бы в его адрес, если бы знали об этом, - так угнетало его, что это было едва ли не самое лучшее место в его жизни. был единственным из всех, кому он ни за что не признался бы, и единственным, кто заставлял его стыдиться самого себя.