Это была не страсть, которая была для нее новой, это было страстное обожание. Она знала, что всегда боялась этого, потому что это делало ее беспомощной; она еще боялась этого, чтобы, если бы она слишком его обожала, то не потеряла бы себя, стерлась, а она не хотела быть стертой, рабыней, как дикарка. Она не должна стать рабыней. Она боялась своего обожания, но не стала сразу же бороться с ним. Она знала, что сможет с этим бороться. В ее груди жил дьявол своеволия, который мог бы побороть полное мягкое вздымающееся обожание ее чрева и сокрушить его. Она могла бы это сделать и сейчас, или ей так казалось, и тогда она могла бы заняться своей страстью по собственной воле.