Поэтому Конни пристально наблюдала за ним. И то же одинокое одиночество, которое она видела в нем обнаженном, она теперь видела в нем одетым: одиноком и сосредоточенном, как животное, которое работает в одиночку, но также и задумчивом, как душа, которая отшатывается от всякого человеческого контакта. Молча и терпеливо он отшатывался от нее даже сейчас. Именно спокойствие и вечное терпение человека нетерпеливого и страстного тронули утробу Конни. Она видела это в его наклоненной голове, в быстрых, спокойных руках, в сгибании его тонких, чувствительных чресл; что-то терпеливое и замкнутое. Она чувствовала, что его опыт был глубже и шире, чем ее собственный; гораздо глубже и шире и, возможно, более смертоносен. И это избавило ее от самой себя; она чувствовала себя почти безответственной.