Ох уж эти заросшие кустарником склоны! Как я могу видеть их сейчас так же, как когда козы были впервые представлены. И как я помнил последовавшие за этим перемены — тропинки, которые начинали формироваться, когда козы буквально прогрызали себе путь сквозь густые заросли; исчезновение более молодых, более мелких кустов, которые не были слишком высокими для полного осматривания; виды, открывавшиеся во всех направлениях сквозь более старые и высокие кусты, когда козы паслись так высоко, как только могли стоять и тянуться на задних лапах; снос пастбищных трав, следовавший вслед за расчисткой козами. Да, непрерывность такого сновидения была его прелестью. Настал день, когда мужчины с топорами срубили все высокие кусты, чтобы дать козам доступ к листьям, почкам и коре. Наступил день, в зимнюю погоду, когда сухие оголенные скелеты всех этих кустов были собраны в кучи и сожжены. Настал день, когда я перегнал своих коз на другие неприступные склоны холмов, а за ними последовал мой скот, пасшийся по колено в сочной траве, которая росла там, где прежде были только кустарники. И вот настал день, когда я гнал свой скот, а мои пахари ходили туда-сюда по контуру склонов, вспахивая дерн, чтобы он сгнил, чтобы жить, и ползая по земле, чтобы уложить в нее семена урожая.