Он просидел у своего ткацкого станка целых полчаса, думая об этой старухе, когда, имея случай подвигаться вокруг ткацкого станка, чтобы приспособить его, он взглянул в окно, находившееся в его углу, и увидел, что она все еще смотрит вверх на груду здания, потерянного в восхищении. Не обращая внимания на дым, грязь и сырость, а также на свои два долгих путешествия, она смотрела на него так, словно тяжелый гул, исходивший от его многочисленных историй, был для нее гордой музыкой.