А сегодня в восемь часов утра, — это был третий день, вы понимаете, — я увидел, как вошел Николай, не трезвый, хотя и не сказать, чтобы очень пьяный, — он мог понять, что ему говорили. Он сел на скамейку и ничего не говорил. В баре был только один незнакомец, спящий на скамейке мужчина, которого я знал, и двое наших мальчиков. — Ты видел Дмитрия? - сказал я. - Нет, не видел, - сказал он. — И ты тоже здесь не был? «Позавчера не было», — сказал он. — А где ты спал прошлой ночью? «В Песках, с коломенцами». — И где ты взял эти серьги? Я спросил. «Я нашел их на улице», и то, как он это сказал, было немного странно; он не смотрел на меня. — Вы слышали, что произошло в тот самый вечер, в тот самый час, на той самой лестнице? - сказал я. - Нет, - сказал он, - я не слышал, - и все время, пока он слушал, глаза его вылезли из орбит, и он стал белым, как мел. Я рассказал ему все об этом, он взял шляпу и начал вставать. Я хотел сохранить его. — Подожди, Николай, — сказал я, — не хочешь ли выпить? И я дал мальчику знак придержать дверь и вышел из-за стойки; но он выскочил на улицу и бегом направился к повороту. С тех пор я его не видел. Тогда моим сомнениям пришел конец — это было его дело, насколько это было ясно…»