К тому же вернуться теперь означало, что ему придется объясняться, и это станет общеизвестным — и пойдет все, что связано с его жизнью, — мисс X, его работа, его общественное положение — все, — тогда как, если бы он ничего не сказал (а тут было, и в первый раз, как он теперь клялся, эта мысль пришла ему в голову), можно было бы предположить, что и он утонул. Ввиду этого факта и того, что никакая физическая помощь, которую он мог бы ей теперь оказать, не вернет ее к жизни, и что признание означало бы для него только неприятность и позор для нее, он решил ничего не говорить. И вот, чтобы стереть все следы, он снял с себя одежду, отжал ее и завернул для упаковки, как мог. Далее, оставив штатив вместе с сумкой на берегу, он решил его спрятать, что и сделал. Его первая соломенная шляпа, та, что без подкладки (но об отсутствии которой он теперь заявил, что ничего не знает), пропала при перевороте лодки, и поэтому теперь он надел лишнюю, имевшуюся у него с собой, хотя у него также была кепка, которую он мог бы носить. (Обычно в поездку он брал с собой дополнительную шляпу, потому что, казалось, с ней часто что-то случалось.) Затем он рискнул пойти через лес на юг к железной дороге, которая, как он думал, пролегала через лес в том направлении. Тогда он не знал ни о какой автомобильной дороге, а что касается столь прямого пути к Крэнстонам, то он совершенно просто признался, что, естественно, поехал бы туда.
