Затем меня пронзил толчок, сильный безболезненный удар чего-то. Это заставило меня вздрогнуть на койке и выгнуть спину, заставило меня подумать о Старом Туте, кричащем, что он жарит, он жарит, что он готовая индейка. Не было ни жара, ни ощущения электричества, но на мгновение казалось, что цвет выпрыгнул из всего, как будто мир каким-то образом сжали и заставили потеть. Я мог видеть каждую пору на лице Джона Коффи, я мог видеть каждую налитую кровью вспышку в его затравленных глазах, я мог видеть крошечную заживающую царапину на его подбородке. Я осознавал, что мои пальцы скрючились в воздухе, словно когти, и что мои ноги барабанили по полу камеры Коффи.