При каждом прыжке шхуны красная шапочка скользил туда-сюда, но — что было ужасно видеть — ни его поза, ни его неподвижная, обнажающая зубы ухмылка в любом случае не были нарушены этим грубым обращением. При каждом прыжке Он, казалось, все больше погружался в себя и оседал на палубу, его ноги все больше и больше соскальзывали, а все тело наклонялось к корме, так что его лицо мало-помалу скрывалось от меня; и, наконец, я не мог видеть ничего, кроме его уха и потрепанного локона одного уса.