Опустошение, подумал Гудвин, большее, чем то, вызванное потерей кавалера и золота, должно быть, было в сердце чародейки, раз вырвало у нее в эту минуту крик человека, обратившегося к всепрощающему, всеутешительному земная утешительница — заставить ее крикнуть из этой кровавой и опозоренной комнаты — «О, мать, мать, мать!»