За обедом разговор не умолкал ни на минуту и состоял как будто из содержания сборника смешных анекдотов. Прежде чем Магнитский закончил свой рассказ, кто-то еще захотел рассказать что-нибудь еще смешнее. Большинство анекдотов если и не касались государственной службы, то касались людей, служащих на службе. Казалось, что в этой компании настолько определенно принималось ничтожество этих людей, что единственным возможным отношением к ним было добродушное насмешливое отношение. Сперанский рассказал, как в то утро на соборе глухой сановник, когда его спросили о его мнении, ответил, что он тоже так думает. Жерве дал длинный отчет об официальной редакции, примечательный глупостью всех заинтересованных сторон. Столыпин, заикаясь, вмешался в разговор и стал с волнением говорить о злоупотреблениях, существовавших при прежнем порядке вещей, грозя придать разговору серьезный оборот. Магнитский начинает расспрашивать Столыпина о его горячности. Жерве вмешался с шуткой, и разговор снова принял прежний оживленный тон.