Хотя в характере Кити вообще было так мало сложного и искусственного, Левина поразило то, что открылось теперь, когда вдруг все маски были сброшены и самое зерно ее души засияло в ее глазах. И в этой простоте и наготе души она, та самая женщина, которую он любил в ней, была явственнее, чем когда-либо. Она посмотрела на него, улыбаясь; но вдруг брови ее дернулись, она вскинула голову и, быстро подойдя к нему, схватила его за руку и прижалась к нему, дыша на него своим горячим дыханием. Ей было больно и она как бы жаловалась ему на свои страдания. И в первую минуту ему по привычке показалось, что он виноват. Но в глазах ее была нежность, которая говорила ему, что она далека от того, чтобы упрекать его, что она любит его за ее страдания. «Если не я, то кто в этом виноват?» думал он бессознательно, ища для наказания того, кто виновен в этих страданиях; но не было никого ответственного. Она страдала, жаловалась, и торжествовала в своих страданиях, и радовалась им, и любила их. Он видел, что в ее душе совершается что-то возвышенное, но что? Он не мог этого понять. Это было за пределами его понимания.