Рождество в том году было скорее праздником ада, чем праздником пришествия Христа. Пустые, неосвещенные магазины, с фальшивыми шоколадными конфетами или пустыми коробками в витринах и проезжающие трамваи, нагруженные темными фигурами: ничто не напоминает Рождество в прошлом. В то время, когда когда-то все богатые и бедные объединились, теперь не было места, кроме одиночных, постыдных торжеств в какой-нибудь темной задней комнате, которую немногие привилегированные купили себе за огромные деньги. Церкви были наполнены плачем и рыданиями, а не благодарением. В этом мрачном, ледяном городе бегали несколько детей, еще не подозревавших, что их ждет. Но никто не осмелился рассказать им о Боге прежних времен, обремененном приношениями, старом, как человеческое страдание, но столь же новом, как самая свежая надежда. В сердце уже не было места, кроме одной-единственной, очень старой и очень печальной надежды, той самой, которая не дает людям отступить перед смертью и которая есть не что иное, как простая, упрямая решимость жить.