Я был так смущен этой переменой в нем, что сначала мог только молча наблюдать за ним, пока он стоял, подперев голову рукой, и мрачно смотрел на огонь. Наконец я умолял его со всей искренностью, которую я чувствовал, рассказать мне, что же так необычно его рассердило, и позволить мне посочувствовать ему, если я не смогу дать ему совет. Прежде чем я успел сделать правильный вывод, он начал смеяться — сначала раздраженно, но вскоре снова весело.