Пресли вернулся на улицу ошеломленный, его мозг был в смятении. Эта новая идея, эта новая концепция ошеломила его. Почему-то он не мог этого отрицать. Оно прозвучало ясным отголоском истины. Неужели никто не был виноват в ужасе, произошедшем с оросительной канавой? Силы, условия, законы спроса и предложения — были ли они тогда врагами? Не враги; в Природе не было злобы. Только колоссальное безразличие, огромная тенденция к намеченным целям. Природа была тогда гигантской машиной, огромной циклопической силой, огромной, ужасной, левиафаном со стальным сердцем, не знающим ни угрызений совести, ни прощения, ни терпимости; сокрушая человеческий атом, стоящий на его пути, с нирваническим спокойствием, агония разрушения не вызывала ни малейшего сотрясения, ни малейшего сотрясения во всем этом чудовищном механизме колес и шестеренок. Он пошел в свой клуб и ужинал один, в мрачном волнении. Он был мрачен, задумчив, потерян в темном лабиринте мрачных размышлений. Однако, как только он вставал из-за стола, произошло происшествие, которое на минуту возбудило его и резко отвлекло его мысли.