Этот импульс был разумным. Положение беглецов и преследователей было одинаково плохим. Пока они оставались со своими людьми, каждый мог надеяться на помощь своих собратьев и на определенное место, которое он занимал среди них. Но те, кто сдался, оставаясь в том же жалком положении, оказались бы на более низком уровне, чтобы претендовать на долю жизненных потребностей. Французам не нужно было сообщать о том, что половина пленников, с которыми русские не знали, что делать, погибли от холода и голода, несмотря на желание похитителей их спасти; они чувствовали, что иначе и быть не может. Самые сострадательные русские командиры, благосклонно настроенные к французам, и даже французы, состоявшие на русской службе, ничего не могли сделать для пленных. Французы погибли от тех условий, в которых оказалась сама русская армия. Нельзя было отобрать у наших голодных и незаменимых солдат хлеб и одежду, чтобы отдать их французам, которые хоть и не были вредными, или ненавидимыми, или виноватыми, но были просто ненужными. Некоторые россияне даже поступали так, но это были исключения.