Когда Вронский посмотрел на свои часы на балконе Карениных, он был так сильно взволнован и погружен в свои мысли, что видел цифры на циферблате часов, но не мог понять, который час. Он вышел на большую дорогу и пошел, осторожно пробираясь по грязи, к своей карете. Он до такой степени был поглощен своим чувством к Анне, что даже не подумал, который час и успеет ли он зайти к Брянскому. Он оставил ему, как это часто бывает, только внешнюю способность памяти, которая указывает каждый шаг, который нужно сделать, один за другим. Он подошел к своему кучеру, который дремал на козлах в уже длинневшей тени густой липы; он любовался бегущими тучами мошек, кружившими над горячими лошадьми, и, разбудив кучера, прыгнул в карету и велел ему ехать к Брянскому. И только проехав почти пять миль, он достаточно пришел в себя, чтобы взглянуть на часы и понять, что уже половина пятого и он опоздал.