По обе стороны замерзшего водного пути хмурился темный еловый лес. Деревья были сорваны недавним ветром с белого покрова инея, и они, казалось, склонились друг к другу, черные и зловещие, в угасающем свете. Над землей царила огромная тишина. Сама земля была пустынной, безжизненной, неподвижной, настолько одинокой и холодной, что в ней не было даже духа печали. В нем был намек на смех, но на смех, более ужасный, чем всякая печаль, — смех безрадостный, как улыбка сфинкса, смех холодный, как мороз, и причастный мрачности непогрешимости. Это была властная и непередаваемая мудрость вечности, смеющаяся над тщетностью жизни и жизненными усилиями. Это была Дикая местность, дикая, бессердечная Дикая Северная Земля.