Характер композиции мистера Тостова ускользнул от меня, потому что, как только она началась, мой взгляд упал на Гэтсби, одиноко стоящего на мраморных ступенях и одобрительно переводившего взгляд с одной группы на другую. Его загорелая кожа красиво обтягивала лицо, а короткие волосы выглядели так, словно их подстригали каждый день. Ничего зловещего в нем я не увидел. Я задавался вопросом, помогло ли то, что он не пил, отделить его от гостей, ибо мне казалось, что он становился более корректным по мере того, как усиливалось братское веселье. Когда «Всемирная джазовая история» закончилась, девочки по-щенячьи и по-дружески клали головы мужчинам на плечи, девочки игриво падали в обморок в мужские объятия, даже группами, зная, что кто-то остановит их падение — но никто упал в обморок на Гэтсби, и ни один французский боб не коснулся плеча Гэтсби, и ни один поющий квартет не образовался с головой Гэтсби за одно звено.