Раскольникову показалось, что управляющий отнесся к нему более небрежно и презрительно после его речи, но, как ни странно, он вдруг почувствовал себя совершенно равнодушным к чьему-либо мнению, и это отвращение произошло в одно мгновение, в одно мгновение. Если бы он хотел немного подумать, он бы даже удивился, что мог так говорить с ними минуту назад, навязывая им свои чувства. И откуда взялись эти чувства? Вот если бы вся комната была заполнена не полицейскими, а самыми близкими ему людьми, он не нашел бы для них ни одного человеческого слова, настолько пусто было его сердце. Мрачное ощущение томительного, вечного одиночества и отдаленности приняло в его душе сознательную форму. Не подлость его сентиментальных излияний перед Ильей Петровичем и не подлость торжества последнего над ним вызвали это внезапное отвращение в его сердце. О, какое ему дело теперь до своей собственной подлости, со всей этой мелкой суетой, офицерами, немками, долгами, полицейскими конторами? Если бы его приговорили к сожжению в тот момент, он бы не шевельнулся, вряд ли дослушал бы приговор до конца. С ним происходило что-то совершенно новое, внезапное и неизведанное.