Помню, я находил их беседу блестящей и с удивлением слушал, с каким язвительным юмором они разрывали на куски брата-писателя, стоило ему отвернуться. Художник имеет то преимущество перед остальным миром, что его друзья предлагают его сатире не только свою внешность и свой характер, но и свое творчество. Я отчаялся когда-либо выражать свои мысли с такой способностью и беглостью. В те времена разговор еще считался искусством; аккуратная реплика ценилась выше, чем треск терновника под горшком; и эпиграмма, еще не являвшаяся механическим средством, с помощью которого тупые могли достичь подобия остроумия, придавала оживление светской беседе учтивых людей. Печально, что я ничего не могу вспомнить из всего этого мерцания. Но я думаю, что никогда разговор не складывался так комфортно, как тогда, когда он переходил к деталям ремесла, которое было обратной стороной искусства, которым мы занимались. Когда мы закончили обсуждение достоинств последней книги, было естественно задаться вопросом, сколько экземпляров было продано, какой аванс получил автор и сколько он, вероятно, на этом заработает. Тогда мы говорили бы об этом издателе и о том, сравнивая щедрость одного с подлостью другого; мы спорили, лучше ли обратиться к тому, кто дает большие гонорары, или к тому, кто «проталкивает» книгу изо всех сил. Кто-то рекламировался плохо, кто-то хорошо. Некоторые из них были современными, некоторые — старомодными.