Повозка свернула на боковую дорогу, и мы повернули вверх по глубоким улочкам, изношенным веками колес, с высокими берегами по обеим сторонам, тяжелыми с капающим мхом и мясистыми папоротниками. Бронзовый папоротник и крапчатая ежевика блестели в лучах заходящего солнца. Продолжая неуклонно подниматься, мы миновали узкий гранитный мостик и обошли шумный ручей, который стремительно мчался вниз, пенясь и ревя среди серых валунов. И дорога, и ручей петляли по долине, густо заросшей кустарником из дуба и пихты. На каждом шагу Баскервиль издавал радостный возглас, жадно оглядываясь по сторонам и задавая бесчисленные вопросы. Для его глаз все казалось прекрасным, но для меня оттенок меланхолии лег на сельскую местность, которая так ясно несла на себе печать уходящего года. Желтые листья устилали дорожки ковром и падали на нас, когда мы проходили мимо. Стук наших колес затих, когда мы проезжали через сугробы гниющей растительности — печальные дары, как мне казалось, природы, которые она бросала перед каретой возвращающегося наследника Баскервилей.