Мы двигались медленно, пытаясь услышать ритм моря снаружи и смех наших первых объятий. Казалось, это длилось долго, время для разговоров, по шкале от томного бормотания до возбужденного бормотания, для изменений в позе и мягких покусываний, стискивания рук, и все время от чувства переполнения до переполнения, от которого болели мои глаза. Именно от этого последнего, невыносимого давления, как и от любого другого, я наконец отпустил и вошел в нее, чувствуя, как она преследует остатки моей угасающей твердости до своего собственного трясущегося конца.