Эта злоба еще более усилилась, когда при просмотре списка пленных выяснилось, что в суете отъезда из Москвы один русский солдат, притворившийся страдающим коликами, сбежал. Пьер видел, как француз жестоко избивал русского солдата за то, что он слишком далеко отошел от дороги, и слышал, как его друг капитан делал выговор и грозил отдать под трибунал унтер-офицера из-за побега русского. На оправдание унтер-офицера, что пленный болен и не может ходить, офицер ответил, что отстающих приказано расстреливать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая сдавила его во время казни, но которой он не чувствовал во время заключения, теперь снова управляла его существованием. Это было ужасно, но он чувствовал, что по мере усилий этой роковой силы раздавить его, в душе его росла и укреплялась независимая от нее жизненная сила.
