— Ну, тогда поспорим, — сказал князь Андрей, — вы говорите о школах, — продолжал он, сгибая палец, — об образовании и так далее; то есть вы хотите поднять его (указывая на проходившего мимо них, снимающего шапку мужика) «из животного состояния и пробудить в нем духовные потребности, тогда как мне кажется, что животное счастье есть единственное возможное счастье, и это как раз то, чего вы хотите его лишить. Я ему завидую, но ты хочешь сделать его таким, какой я есть, не отдав ему моих средств. Тогда вы говорите: «Облегчите его труд». Но, на мой взгляд, физический труд для него так же необходим, так же условие его существования, как умственная деятельность для вас или для меня. Вы не можете не думать. Ложусь спать после двух часов ночи, приходят мысли, и я не могу заснуть, а ворочаюсь до зари, потому что думаю и не могу не думать, как он не может не пахать и косить; если бы он этого не сделал, он бы пошел в винный магазин или заболел. Как я не выносил его страшного физического труда и должен был умереть от него через неделю, так и он не выносил моего физического безделья, а толстел и умирал. Третье — о чем еще вы говорили? и князь Андрей согнул третий палец. «Ах, да, больницы, медицина. У него припадок, он умирает, а вы приходите, пускаете ему кровь и подлачиваете. Он будет волочиться калекой, обузой для всех, еще десять лет. Ему было бы гораздо легче и проще умереть. Другие рождаются, и их и так много.