С того момента, как Алексей Александрович понял из своих свиданий с Бетси и со Степаном Аркадьичем, что от него только и ждут, что он оставит жену в покое, не отягощая ее своим присутствием, и что жена его сама желает этого, он почувствовал себя таким растерянным что он не мог прийти ни к какому решению самостоятельно; он сам не знал, чего хочет теперь, и, отдав себя в руки тех, которым так приятно было интересоваться его делами, встречал все с безоговорочным согласием. И только когда Анна вышла из его дома и гувернантка-англичанка прислала спросить его, будет ли она обедать с ним или отдельно, он в первый раз ясно понял свое положение и ужаснулся им. Тяжелее всего в этом положении было то, что он никак не мог связать и примирить свое прошлое с тем, что было теперь. Его беспокоило не прошлое, когда он счастливо жил со своей женой. Переход от этого прошлого к сознанию неверности жены он уже пережил несчастно; это состояние было болезненным, но он мог это понять. Если бы жена его тогда, заявив ему о своей неверности, ушла от него, он был бы уязвлен, несчастен, но не оказался бы в том безнадежном, непонятном для себя положении, в котором он чувствовал себя теперь.