Он не сказал миссис Гулд, что это произошло потому, что в ее отсутствие он находил облегчение атмосферы родственных чувств в строгом восхищении старого Джорджио «английской синьорой-благодетельницей»; в словоохотливой, бурной, страстной привязанности черноглазой Линды к «нашей донье Эмилии — этому ангелу»; в обожающем взгляде вверх белокурой, прекрасной Жизели, скользнувшей затем на него косым, полуарочным, полуоткровенным взглядом, заставившим доктора мысленно воскликнуть: «Если бы я не был тем, чем я был, Я старый и уродливый, мне кажется, что шалунья строит мне глазки. И, возможно, так оно и есть. Осмелюсь сказать, что она строит глазки кому угодно. Доктор Монигэм ничего не сказал об этом миссис Гулд, провидению семьи Виолы, а вернулся к тому, что он называл «нашим великим Ностромо».