Я ничего не ответил. Я был не в состоянии говорить, мой разум был слишком смущен. Я знал, что у меня должно быть время подумать. Эта женщина, даже сейчас спящая в свободной каюте, была ответственностью, которую я должен был учитывать, и единственной рациональной мыслью, промелькнувшей у меня в голове, было то, что я не должен ничего делать поспешно, если я вообще хочу ей помочь.