То, что он говорил о своих страданиях, было ложью, подумала она; но страдания были реальными; он был человеком, терзаемым какой-то постоянной тоской, о которой он, казалось, не мог ей сказать, но которую она, может быть, могла бы научиться понимать. Она все еще в долгу перед ним, - думала она с серостью чувства долга, - в качестве платы за положение, которое он ей предоставил, а это, пожалуй, было все, что он мог дать, она была обязана ему усилием понять его.