Директор открыл дверь. Они находились в большой голой комнате, очень светлой и солнечной; ибо вся южная стена представляла собой одно окно. Полдюжины медсестер в брюках и куртках, в стандартной белой вискозно-льняной униформе, с волосами, асептически спрятанными под белыми шапочками, занимались расстановкой на полу вазочек с розами длинным рядом. Большие чаши, плотно наполненные цветами. Тысячи лепестков, распустившиеся и шелковисто гладкие, как щеки бесчисленных маленьких херувимов, но херувимов, в этом ярком свете, не только розовом и арийском, но и сияющем китайском, тоже мексиканском, тоже апоплексическом со слишком сильным дуновением небесных трубы, тоже бледные как смерть, бледные от посмертной белизны мрамора.