Странные слова проносились у него в голове; грохотал, как говорящий гром; как барабаны на летних танцах, если бы барабаны могли говорить; как мужчины, поющие «Кукурузную песню», красиво, красиво, так что ты плакала; как старый Мицима, творящий магию над своими перьями, своими резными палками, кусочками костей и камней – киатла цилу силокве силокве силокве. Киай силу силу, цитл – но лучше, чем магия Митсимы, потому что она значила больше, потому что она говорила с ним, говорила чудесно и лишь наполовину понятно, ужасно красивое волшебство, о Линде; о храпящей Линде с пустой чашкой на полу возле кровати; о Линде и Попе, Линде и Попе.