В Петербурге в это время с большим жаром, чем когда-либо, шла сложная борьба в высших кругах, между партиями Румянцева, французов, Марьи Федоровны, Цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, гудением придворных трутней. . Но спокойная, роскошная жизнь Петербурга, озабоченная только призраками и отражениями реальной жизни, продолжалась по-старому и мешала, кроме большого усилия, осознать опасность и тяжелое положение русского народа. Были те же приемы и балы, тот же французский театр, те же придворные и служебные интересы и интриги, как всегда. Лишь в самых высших кругах делались попытки учесть трудности фактического положения. Ходили слухи о том, как по-разному вели себя две императрицы в этих трудных обстоятельствах. Императрица Мария, заботясь о благосостоянии находящихся под ее покровительством благотворительных и воспитательных учреждений, дала указание перевезти их всех в Казань, и вещи, принадлежавшие этим учреждениям, уже были уложены. Императрица Елизавета, однако, на вопрос, какие указания она изволила бы дать, со свойственным ей русским патриотизмом ответила, что не может давать указаний о государственных учреждениях, ибо это дело государя, но что касается ее лично, она будет последней, кто покинет Петербург.