«Почему все это делается?» он думал. «Почему я стою здесь и заставляю их работать? Чем они все так заняты, пытаясь показать передо мной свое рвение? Для чего трудится эта старая Матрона, моя старая подруга? (Я ее лечил, когда бревно упало на нее в огне)», — думал он, глядя на худую старуху, которая сгребала зерно, тяжело передвигаясь босыми, зачерневшими от солнца ногами по неровному, шершавому полу. «Потом она выздоровела, но сегодня, или завтра, или через десять лет не выздоровеет; ее похоронят, и ничего не останется ни от нее, ни от той умной девушки в красной курточке, которая этим умелым, мягким действием вытряхивает уши из шелухи. Похоронят и ее, и эту пегую лошадь, и очень скоро», — думал он, глядя на тяжело шевелящуюся, задыхающуюся лошадь, которая все шла по поворачивавшемуся под ним колесу. «И похоронят ее и Федора-молотилу с курчавой бородой, полной мякины, и с разорванной рубашкой на белых плечах, — похоронят его.