Эти хлебы, эти голуби и эти два мальчика не были земными существами. Все произошло одновременно: мальчик подбежал к голубю и, улыбаясь, взглянул на Левина; голубь, затрещав крыльями, улетела, сверкая на солнце, среди дрожащих в воздухе снежинок, а из окошка послышался запах свежеиспеченного хлеба, и караваи были выставлены. Все это вместе было так необыкновенно приятно, что Левин смеялся и плакал от удовольствия. Проделав долгий обход Газетного места и Кисловки, он вернулся снова в гостиницу и, поставив перед собой часы, сел ждать двенадцати часов. В соседней комнате они говорили о каких-то машинах, о мошенничестве и кашляли своим утренним кашлем. Они не осознавали, что на руке было около двенадцати. Рука дотянулась до него. Левин вышел на ступеньки. Кучеры, очевидно, все об этом знали. Они с веселыми лицами столпились вокруг Левина, ссорясь между собой и предлагая свои услуги. Стараясь не обижать других извозчиков и обещая поехать и с ними, Левин взял одного и велел ему ехать к Щербацким. Извозчик был великолепен в белом воротнике рубашки, торчащем поверх пальто и на его сильной, полнокровной красной шее. Сани были высокие и удобные и вообще такие, на которых Левин никогда после не ездил, и лошадь была хорошая и пыталась скакать, но как будто не двигалась. Водитель знал дом Щербацких и остановился у подъезда, взмахнув рукой и воскликнув: «Ух!» особенно показательно уважение к его стоимости.