Меня охватила прихоть пойти и сообщить свой возраст комиссионеру, который, кстати, не обратился ко мне ни слова; взять его за руки, выразительно посмотреть ему в лицо и снова оставить его без всякого объяснения. Я различал все нюансы в голосе и смехе прохожих, наблюдал за какими-то птичками, прыгавшими передо мной на улице, изучал выражение брусчатки и находил в ней всякие приметы и знаки. Занятый таким образом, я наконец достиг площади Парламента. Я вдруг стою как вкопанный и смотрю на дроски; водители бродят, болтают и смеются. Лошади опускают головы и съеживаются в ненастную погоду. "Вперед, продолжать!" — говорю я, ударяя себя локтем. Я поспешно подошел к первой машине и сел в нее. «Уллеволдсвейен, № 37», — крикнул я, и мы покатились.