— Да. Теперь я знаю некоторых из них. Есть один, — он указал на рану в груди, — это абсолют, не так ли? И, — он продолжал говорить, пока Рирден поднимал его с земли за незаметные секунды и дюймы, говоря так, будто дрожащая сила его слов служила обезболивающим от боли — «и люди не могут жить... если гнилые ублюдки... вроде тех, что в Вашингтоне... сойдут с рук». такие вещи, как... как то, что они делают сегодня вечером... если все становится вонючей фальшивкой... и ничего не реально... и никто не является никем... мужчины не могут так жить... это абсолют, не так ли?»