Я так хорошо запомнил задумчивое милое лицо этого седовласого старика в черной сутане, когда он стоял в этой грубой, высокой, коричневой комнате, окруженной неуклюжей мебелью трехсотлетней давности и скудной свет проникал в его темную атмосферу через маленькую решетку. Он преклонил колени, и с ним три женщины, и молился вслух искренним дрожащим голосом, как мне показалось, долгое время. Я забываю всю свою жизнь, предшествовавшую этому событию, и некоторое время после нее тоже все неясно, но сцены, которые я только что описал, выделяются ярко, как отдельные картины фантасмагории, окруженной тьмой.